пусть лежит. мало ли... хоть и помои, а выбросить жалко...
тыцНочь. Съемная квартира Харламовых
Ключи от машины летели по траектории спутника Земли, и целились попасть прямо в зеркальные дверцы шкафа. Фух, пронесло: пострадала только репродукция Мунка. «Не понимаю, как можно было это купить? - Мысли в голове Харламова текли еле-еле, словно кисель, - Это же кошмар какой-то, отдала за нее почти весь мой гонорар за Анталию». Вслед за ключами полетели солнечные очки. Юлька стояла в одном сапоге, в полурасстегнутом френче (второй сапог она судорожно стаскивала с ноги в этот момент), и, воспользовавшись паузой в артобстреле, Харламов попытался нанести превентивный удар: «Солнц, ну я знаю, что я скотина. Да, я невыносимый. Но обещ…». Юля резко вскинула голову, оторвавшись от наконец-то поддавшегося сапога: «Игорь, я так больше не могу». Взгляд окатил Харламова таким ледяным потоком, что он замер в метре от нее, инстинктивно прекратив наступление. «Уж лучше бы она орала дальше». И в голове зазвучал несколько минут назад услышанный вопль: «…Да сколько же это может продолжаться! Мы сто раз утром обсуждали, и ты сто раз был согласен, Игорь! Забрать меня вовремя – это что, так сложно?! Ты же видел, что я в легком френче, Игорь, на улице холодно! Я стояла там сорок минут! Меня убивает твое…». Ее гневная тирада в голове так же внезапно затихла, как и началась, и мозг Харламова щелкнул, переключаясь в ответ на зафиксированную слуховыми рецепторами речь в режиме он-лайн. «Скажи мне честно, - уже не кричит, а спрашивает серьезно и напряженно, - ты был с ним? Не уворачивайся, просто ответь». Харламов наконец делает шаг к ней, но она отступает, не давая к себе прикоснуться. «Ты был с ним?» - каждое слово с ударением, будто приговор смертнику. Харламов закрывает глаза и отворачивается.
Еще несколько секунд она стоит, пытаясь выровнять дыхание. Боль, кажется, сейчас хлынет рвотным потоком из горла, и осквернит все окружающее, все, что так дорого для нее. Было дорого. «Значит, все-таки он…», - проносится в голове эхом и отражается где-то в районе диафрагмы. «Никогда бы не подумала, что умею так ненавидеть». Перед глазами встает улыбающееся лицо. Его лицо. Бессильная ярость просто разрывает изнутри, но она держится на удивление спокойно. Сумочка в руках, сапоги одеты снова. «Как долго мне казалось, что ты наш друг… И как бы мне хотелось, чтобы ты испытал что-то, похожее на то, что переживаю сейчас я». Усилием отогнав от себя мысль о нем, Юля открывает дверь. Слабый кивок. Харламов словно окаменел. Сил хватило только на то, чтобы последний раз перед уходом посмотреть Игорю в глаза: «Почему он? Чем он лучше меня?».
Выйти из подъезда. Выдохнуть. «Тамар, приедь за мной, пожалуйста», - уже в трубку. Можно больше не сдерживать слез.
Двумя часами ранее. Hip-hop battle. «Нирвана». Служебные помещения.
Батишта вертит головой и разводит руками, мол, «не видел, не знаю». Паша идет дальше, останавливая за локоть несущегося на всех парах Джеффа: «Батруху не видел?». Тот, прекратив на мгновение сокращательные движения мышц на ногах, приводит в действие лицевые: «Сегодня вообще нет». Паше приходится его отпустить.
«Уебан. Если найду – покалечу. Если нет – не жилец тем более». Паша зол, измотан, невыносимо ноет глаз, Машка уехала на всю ночь, с продакшн-компанией опять проблемы. «Фак, еще и этот ублюдок. Ну, сука, я же предупреждал, что его выход сразу после перекура. Куда можно было съебать? И как можно быть таким охуительно безответственным, так меня подставлять?». Несмотря на жгучую боль в веке, желание было единственным: найти сейчас Батрутдинова и приложить фэйсом об стену. Пашу от души, искренне все заебало. Заебала бесконечная гонка за кэшем, бесконечные беспонтовые проекты, бесконечная торговля лицом. Он не был слабым, но он не был и сверхчеловеком. В такие моменты раздражение на самого себя за то, что пошел на поводу у алчности, превышало все допустимые нормы. «Нахуй вообще согласился на это? Надо было просто послать…». Открывание всех дверей подряд не давало результата: Батрутдинова нигде не было. В служебных помещениях было отлично слышно, как Таир изощряется на сцене, пытаясь тянуть время. «Так, если я это слышу, значит, и он должен слышать. Если до сих пор не объявился, значит, на улице», - логика никогда не подводила Пашу, даже когда ярость достигала верхнего экстремума. Восемь секунд – и он перед служебным входом.
«Блядь, хоть бы Таир догадался выпустить сейчас Батишту!». Два варианта: направо или прямо. Паша, не раздумывая, сворачивает. Темно так, что складывается полное ощущение апокалипсиса: «Да какого хуя сегодня все так? Какой-то лабиринт смерти, а не центр Москвы!». Хочется орать. «Так, Леха, как ты там меня учил? Со всей силы носом воздух в себя, ртом – выдох. Блин, ну какого Машка уехала? Именно сегодня так не…». Разрозненные обрывки мыслей закономерно исчезли, когда Паша вывернул из-за угла, и его взору предстала картина, столь же сюрреалистическая, сколь и отталкивающая: два переплетенных тела. Одно прижато к стене другим. Объятия настолько тесные, что, кажется, сейчас кто-то может пострадать… Руки на спине, на шее, на затылке: притягивают, впиваются ногтями. Отчасти из-за тьмы, отчасти из-за ауры страсти крышесносной концентрации, создается впечатление ирреальности происходящего. «Тимур, ты проебал свой выход». Паша уходит, так и не дождавшись реакции на свою реплику. «Оказывается, на самом деле пидоры».
Десятью минутами ранее. Переулок за «Нирваной». Заднее сиденье харламовского авто.
- Гар, ну зачем приехал? - рука обвивает шею.
- Да мимо просто…, - дыхание забирается за ухо.
- Ну что ты несешь? Какое мимо? Она ж тебя на Варшавке ждет! - притягивает к себе, жадно вдыхая запах кожи.
- Да я успею… Или… позвоню и скажу, чтоб сразу домой ехала…, - уже не говорит, бормочет, скользя губами по щекам, - будет орать, конечно, но потом. Все потом…
- Все-таки ты безответственный мудак, - прикусывает за мочку уха.
- Угу, - все, что успевает выдать перед тем, как инициирует поцелуй, такой долгожданный и необходимый.
Несколько секунд тишины. Тимур резко отстраняется:
- Игорь, я не шучу.
Харламов кладет руку на его ширинку:
- Я вижу, что все серьезно.
Улыбается, пытается притянуть Тимура за затылок, чтобы продолжить начатое.
Тот не сдается:
- Меня Паша убьет, если я залажаю. Мой выход через 10 минут. Нельзя его сейчас подводить, он и так на взводе. Игорь, правда, мне нужно идти.
Харламов смотрит и очень внимательно слушает. Потом просто убирает руки с колена и затылка.
- Не, я все понимаю, на самом деле. Тим, я не знаю, что на меня нашло. Я не собирался, правда… - смешно морщится, и извиняющиеся брови встают «домиком». В этот момент Тимуру кажется, что он спит. Настолько сложно поверить в абсолютное, бескрайнее счастье, которое накрывает с головой и утягивает в бездну забытья. Счастье, которое можно потрогать, поцеловать, погладить по макушке и назвать по имени.
- Баста, карапузики. Идем, что ли, хоть с типами поздороваешься, раз приехал. Там и Леха с Ромычем подвалили нежданчиком, а Батишта уже неделю что-то животрепещущее хочет с тобой обговорить.
Выходят из машины. До входа еще прилично, но тут где-то справа раздается визг: «Это же Каштан! Боже мой, Тимур Каштан!». В мозгу Харламова обиженно: «А меня что, не узнали?». И тут же, облегченное: «И слава Богу, сейчас не до автографов абсолютно». Тимур хватает его за руку и тянет за собой быстро и не оборачиваясь.
Через какое-то время Харламов обнаруживает себя в какой-то подворотне, где темно так, что сам черт ногу сломит.
- Придется через служебный вход, что, впрочем, еще удобнее, - Батруха объясняет, зачем они здесь, - ну и катакомбы! Я вообще не уверен, где этот долбанный служебный, меня в прошлый раз Таир вел.
Резкий рывок, и Тимур почти теряет равновесие. От падения его спасает тот факт, что он вдавлен в стену Харламовым. Закрывая глаза, последний взгляд на его истерику. И губы. Везде. Мир сужается до его губ. Что происходило на протяжении следующих шестисот секунд, ни один, ни другой не помнят…