Тимур скривился, выпустив струю белесого дымка из почти намертво слепленных губ прямо под таким углом, что она ударилась о стекла харламовских очков, разбиваясь на облако осколочных выдохов.
- Иди нахуй, я ничего не расскажу.
Игорь знал, что ничего не добьется, и спрашивал не из желания на самом деле узнать подробности. Из мазохистического желания знать, что все-таки да.
- Да ну нах, мне же интересно, у меня же не было никогда… циркачек, - Игорь придержал рвущееся, заменив на удобоваримый аналог. – И как ей за щеку влезает только, она ж тебя в два раза меньше…
Тимур оглянулся в поисках официанта, но его не замечали.
- Ой ли, кто бы удивлялся, Лещенко тебе вообще в дочери годится, я не знаю даже, куда вмещаются эти славные на всю округу двадцать два…
Харламов качал головой, но упорно гнул свою линию. Вечер еще только начинался. Головы были пусты. И отчего-то дико хотелось надраться до беспамятства.
- И как ты ее уломал только, блядина скуластая, они же все засахаренные, жеманно-мнящие, «на работе ни-ни». А с сестрой не пробовали?
Игорю нравилось извлекать душевный понос, выливая его наружу. Даже не то, чтобы нравилось, просто так он мог хоть как-то остановить процесс разложения внутри легочных мешков. Он знал, что ему ничего не будет за эти слова. Ровным счетом.
И невыносимо хотелось услышать подтверждение своих догадок.
Услышать. И уже после этого с чистой совестью пустить себе фигуральную пулю в висок.
- Знаешь, Гар, иногда, если я не уебываю тебе кулаком в лоб, это не значит, что ты все делаешь правильно. Это говорит лишь о моей гигантской выдержке и терпимости по отношению к близкому другу. Не испытывал бы ты судьбу.
На самом деле хотелось одного. Срочно раздобыть типовую «Из рук в руки» и отыскать там службу «Киллерс.Ру». Игорь не пожалел бы никаких денег на маленькую прелестную белобрысую сучку. Он понял это в то утро.
…-… и не вздумай звонить им сам, я все улажу! Ты слышишь меня?
Гар, я не шучу, я знаю твою долбоебическую манеру решать проблемы, но в этот раз не прокатит, это я тебе говорю! Суд с Союзмультфильмом – это тебе, блядь, не с Новацким по поводу гастрольного графика сраться! Если вздумаешь решать что-то за моей спиной, да еще и без адвокатов… - Артак пыхтел и плевался ядом в самый динамик, и если бы их не разделяли шестнадцать кварталов, Харламов вполне рисковал остаться без уха. – И не говори мне, что ты сейчас дома, четыре часа дня…
Харламову отчего-то было очень сильно поебать.
Если бы еще три года назад ему сказали, что на него подадут иск люди из Союзмультфильма, ему будут грозить миллионные штрафы, а в эпизодической роли в его фильме снимется Собчак, он бы расхохотался. А сейчас, вот в этот конкретно-исторический момент, ему было отчего-то совершенно параллельно, что именно орет в трубку Гаспарян и чего конкретно требуют уебки из Союза.
В тесном коридоре внутреннего расположения Цирка на Цветном было нечем дышать, и все время сновали люди. Уже в четвертый раз его задевали пробегающие мимо трудяги «от арены», а из закутка, который он миновал секунду назад, раздавался гнусавый тембр вечно ноющей и жалующейся на жизнь Чащиной. Игорь подумал о том, что Тимуру, должно быть, тоже не совсем комфортно здесь. И появилось безотчетное желание сгрести его сейчас в охапку, цапнув из гримерной его всегдашнюю потертую куртку, легонько дать подзатыльник и за руку, бегом вывести на свежий воздух.
…- …а с чего ты так уверен, что нам ничего не грозит? Твоя наивность меня просто убивает, да. Гурген встречался с их представителями, так вот, прямым текстом было заявлено, что сборы их потрясли, посему, остаться без лакомого куска они не намерены…
Голос Артака звучал и звучал в самом ухе назойливым набатным рефреном, и Игорь уже было решил разозлиться на себя за то, что вместо того, чтобы всерьез озаботиться возникшими проблемами и уже ответить орущему битый час напарнику что-то подходящее случаю, он мысленно блуждает между батрутдиновскими кухней и ванной, размышляя, ставить ли чайник, или выйти курить на лестницу, но не успел начать осуществлять задуманное, потому что наконец дошел до цели – входа на манеж.
На другом конце Москвы посланный нахуй Артак озабоченно поглядел на экран мобильного, выдавив какое-то хлипкое ругательство и тихо охуевая от общечеловеческой наглости и харламосвкой личной беспардонности в частности.
А у входа на манеж Цирка на Цветном стоял застывший соляным столбом Игорь Харламов по прозвищу «Бульдог», наблюдая прелестнейшую картину, открывшуюся его взору.
Маленькая цирковая сучка примостилась на руках сидевшего на парапете твари-Батрутдинова, который обнимал ее как-то слишком не по-рабочему и зачем-то смотрел на нее в то время, когда она, повернувшись в другую стороны, что-то, смеясь, вещала лысоватому мужику в сером свитерке, копавшемуся в лонжиях. Рядом во весь голос хохотала Фриске. Да и мужичок в свитерке подхихикивал. Было очевидно, что все веселятся над потешной батрутдиновской тренировкой.
А Батрутдинов продолжал глядеть на нее.
Игорь прошел почти полманежа прежде, чем его заметила Жанна, толкнув Тимура в плечо со словами «Смотри, пришел, а ты говорил, не приедет!». Тим сразу же сбросил циркачку с колен, вскинувшись как-то неловко и резковато, как пойманный на воровстве запретного печенья из буфета дошкольник, и шустро потрусил навстречу пришедшему.
От него отвратительно воняло флюидами удовольствия, умиротворения, смешанными с запахом какой-то неловкости и чужой туалетной воды.
Больше получаса Игорь не выдержал.
Она обнимала его руками, проводя по груди. Обнимала ногами, обвивая пах и прикасаясь волосами к шее.
Больше получаса Игорь не выдержал.
--------------Гар, я не шучу, я знаю твою долбоебическую манеру решать проблемы, но в этот раз не прокатит, это я тебе говорю! Суд с Союзмультфильмом – это тебе, блядь, не с Новацким по поводу гастрольного графика сраться! Если вздумаешь решать что-то за моей спиной, да еще и без адвокатов… - Артак пыхтел и плевался ядом в самый динамик, и если бы их не разделяли шестнадцать кварталов, Харламов вполне рисковал остаться без уха. – И не говори мне, что ты сейчас дома, четыре часа дня…
Харламову отчего-то было очень сильно поебать.
Если бы еще три года назад ему сказали, что на него подадут иск люди из Союзмультфильма, ему будут грозить миллионные штрафы, а в эпизодической роли в его фильме снимется Собчак, он бы расхохотался. А сейчас, вот в этот конкретно-исторический момент, ему было отчего-то совершенно параллельно, что именно орет в трубку Гаспарян и чего конкретно требуют уебки из Союза.
В тесном коридоре внутреннего расположения Цирка на Цветном было нечем дышать, и все время сновали люди. Уже в четвертый раз его задевали пробегающие мимо трудяги «от арены», а из закутка, который он миновал секунду назад, раздавался гнусавый тембр вечно ноющей и жалующейся на жизнь Чащиной. Игорь подумал о том, что Тимуру, должно быть, тоже не совсем комфортно здесь. И появилось безотчетное желание сгрести его сейчас в охапку, цапнув из гримерной его всегдашнюю потертую куртку, легонько дать подзатыльник и за руку, бегом вывести на свежий воздух.
…- …а с чего ты так уверен, что нам ничего не грозит? Твоя наивность меня просто убивает, да. Гурген встречался с их представителями, так вот, прямым текстом было заявлено, что сборы их потрясли, посему, остаться без лакомого куска они не намерены…
Голос Артака звучал и звучал в самом ухе назойливым набатным рефреном, и Игорь уже было решил разозлиться на себя за то, что вместо того, чтобы всерьез озаботиться возникшими проблемами и уже ответить орущему битый час напарнику что-то подходящее случаю, он мысленно блуждает между батрутдиновскими кухней и ванной, размышляя, ставить ли чайник, или выйти курить на лестницу, но не успел начать осуществлять задуманное, потому что наконец дошел до цели – входа на манеж.
На другом конце Москвы посланный нахуй Артак озабоченно поглядел на экран мобильного, выдавив какое-то хлипкое ругательство и тихо охуевая от общечеловеческой наглости и харламосвкой личной беспардонности в частности.
А у входа на манеж Цирка на Цветном стоял застывший соляным столбом Игорь Харламов по прозвищу «Бульдог», наблюдая прелестнейшую картину, открывшуюся его взору.
Маленькая цирковая сучка примостилась на руках сидевшего на парапете твари-Батрутдинова, который обнимал ее как-то слишком не по-рабочему и зачем-то смотрел на нее в то время, когда она, повернувшись в другую стороны, что-то, смеясь, вещала лысоватому мужику в сером свитерке, копавшемуся в лонжиях. Рядом во весь голос хохотала Фриске. Да и мужичок в свитерке подхихикивал. Было очевидно, что все веселятся над потешной батрутдиновской тренировкой.
А Батрутдинов продолжал глядеть на нее.
Игорь прошел почти полманежа прежде, чем его заметила Жанна, толкнув Тимура в плечо со словами «Смотри, пришел, а ты говорил, не приедет!». Тим сразу же сбросил циркачку с колен, вскинувшись как-то неловко и резковато, как пойманный на воровстве запретного печенья из буфета дошкольник, и шустро потрусил навстречу пришедшему.
От него отвратительно воняло флюидами удовольствия, умиротворения, смешанными с запахом какой-то неловкости и чужой туалетной воды.
Больше получаса Игорь не выдержал.
Она обнимала его руками, проводя по груди. Обнимала ногами, обвивая пах и прикасаясь волосами к шее.
Больше получаса Игорь не выдержал.
Город улепетывал, скрываясь и умудряясь уворовывать обычно щедро даримые ошметки пространства в зеркалах заднего вида, и никто даже не пытался включить фары, хотя гуашь заливалась прямо в салон и казалось, что обивка всегда была такой угольно-горячей, даже на рассвете.
Гудки в трубке.
Гудки в воздухе.
Гудки в черепе.
То ли февраль, то ли черт те что, никто не собирался разбираться, потому что когда уголь и пластмассовая темень заливается в глотку и зрачки, теряются приоритеты и даже рвануть ворот куртки не поднимается рука.
Тимур только слегка повернул голову налево, силясь разглядеть профиль на водительском сидении. А видел только гуашь и рисовые зерна, рассыпанные щедрой рукой по столу в солдатской столовой военной части № 2209-76 Калининградской области.
Рисовые зерна увеличивались до тех пор, пока не превратились в облака над невской безнадегой, а тот, кто смотрел на них все это время, резко не распахнул глаза.
- Проснулся? Совсем плохо тебе, да?
С водительского сидения на него метнули внимательный, юрко-просчитанный взгляд-бумеранг.
Тимур потер глаза и вспомнил, что он едет домой.
- Они там совсем с ума посходили у вас, конечно. Мало того, что каблуками по спине топчутся людям, так еще и репетируют с температурой. Хорошо, что ты решил прекратить эту вакханалию самоистязаний. Правильно сделал, что позволил себя домой отвезти.
Тимуру не хотелось отвечать. Хотелось пить, но было лень и неловко разлеплять ссохшиеся губы. За окном было ни зги не видно, но по каким-то совершенно диким урбанистическим еле различимым пейзажам стало неумолимо ясно, что они приближались к дому.
- Чего фары не включаешь, решила от меня избавиться?
Тимур сам даже не улыбнулся своей шутке.
Юлька засмеялась заливисто, откинув копну волос на плечи и поведя ими.
- Меня потом заживо захоронят, если хоть волос с твоей головы. Так и сказали, «домой в целости и сохранности, и до квартиры проводить, и проверить, чтобы анальгетик выпил и противогриппозное».
Юлька дословно процитировала данные по телефону получасом ранее ЦУ.
- Знаешь… спасибо тебе.
Юлька скривила хорошенькое личико в гримасу шутливого недоверия.
- Да ну.
Тимуру захотелось газировки.
Тимур вспомнил, что видит Юлю уже восьмой раз за последние две недели.
- К доктору пойдешь?
Кололо в боку, а в уши словно напихали ваты. Гуашь продолжала литься в салон, беззастенчиво пачкая небесно-голубые Юлькины скинни-джинс и белые волосы. Мир шел по какой-то не совсем верной орбите, и именно сейчас, как никогда, Тимур осознавал это, но никак не мог сформулировать даже для себя, не говоря о том, чтобы поделиться своими полудогадками-полуощущениями с кем-то еще. Тем не менее, рука неконтролируемо потянулась к карману джинсов.
- Можешь не искать, я забрала его, пока ты спал.
Тимур вскинул голову и засмеялся в свою очередь. Вместо смеха получался хрип и скрипучий скрежет.
- Вижу, брак с юмористом не прошел даром для тебя, бэйби. Здесь можешь свернуть налево, так сократим на полквартала, если напрямик мимо «Континента» и через кольцо, а потом в арку прямо к дому.
Параллельно с воспроизведением гласных и согласных Тимур шарил по всем внутренним карманам, включая куртку и ветровку.
Нокии не было ни в одном.
Он резко выровнялся на сидении, приняв некое подобие боевой стойки и еще раз потер глаза, прогоняя сонливость и мерзкое, тянуще-колючее предчувствие опасности.
Он опять оказывался чертовски прав. Отвратительно прав. Дело принимало какой-то сюрно-апокалиптический оборот.
- Я же сказала, что забрала, когда вы уже научитесь доверять мне на слово и с первого раза… тот вот тоже все никак не хотел верить, что я вполне могу сама довезти тебя до дому… - Юля метнула взгляд на светофор и притормозила в трепете перед отсчитывающим карамельно-четкие секунды красным. – Мужчины, что с вас взять.
В ее голосе был задор и ни капли разочарования, а Тимур чуть не приложился подбородком о приборную доску от резкого старта.
- Я всегда говорил ему, что он тебя недооценивает.
Тимур сглотнул и наконец понял, что они въезжают в арку, за которой открывался двор его дома.
Она вынула ключ из зажигания и дотронулась до тимуровой кисти только кончиками ногтей, пощекотав кожу на тыльной стороне ладони.
…
Через двадцать восемь минут Юля жала на кнопку лифта, пытаясь откопать в сумочке наличные и соображая, как половчее добраться до стоянки такси.
Черед двадцать восемь минут Тимур стоял под обжигающим напором миллиона струй, которые хлестали его по лицу и плечам, оставляя на коже красные точки, которые исчезали сразу же, так и не успевая стать осязаемыми глазом.
Пространство сжималось и раздувалось подобно детскому мячу, надуваемому неумелыми дошколятами на прогулке, а воздух квартиры на восьмом все более напоминал минные поля Камбоджи, нашпигованные взрывчаткой, словно пирог изюмом, - Тимуру казалось, что с каждым вдохом он все ближе к границам реалити.
Все оказалось гораздо проще – 38,5.
…Через пару сотен километров от этого места, зашедшую в квартиру девушку никто не встречал. Ее так ни о чем и не спросили.
--------------
Ванильные сгустки аромачастиц разреживались до тех пор, пока не стали осязаемым амбре чужого парфюма. Не было ни смешно, ни грустно, но видеть никого не хотелось.
Игорь потер переносицу, и комнату заполнили голоса.
- …И я пойду, конечно, покажу малой цирк, Гарик вряд ли пойдет, так что мы с вами прямо там пересечемся. Паша тоже будет?
На секунду наступила паника, которая бывает только при апноэ, когда жизнь еще не проходит перед глазами в последнем диафильме, но ты на волосок от того, чтобы сдаться, и просыпаешься в поту.
Маша буднично чмокнула в щеку, даже не глянув толком, Жанна лишь походя бросила «Привет», и чужое безразличие даже не тронуло.
- … Конечно, он сказал, ни за что не пропустит Батруху на манеже, иногда я всерьез начинаю ревновать…
Игорь выпустил дым носом, и ноге вдруг стало щекотно от вибраций в районе кармана.
И голоса женщин, и звук автогудков, и движение масс воздуха, все звучало как-то излишне безразлично.
Игорю захотелось нажать ан кнопку приема вызова сразу же, не мешкая ни секунды, но он выждал шесть гудков, уняв слегка участившийся пульс.
«Как подросток, ей-богу…».
- И где ты шляешься?
В трубку засмеялись, и Игорь с ужасом понял, что впервые за весь день безразличие отпустило, и появилась приятная щекотка в животе.
Закрыть глаза.
«Ебаный пиздец».
- Слушай, не еби меня в мозг, Тим, просто оторви задницу от дивана и тащи ее сюда, ты сценарий читать собираешься вообще?
Будничный, размерянно-ворчливый тон («Ничем себя не выдать»),слова складываются в мыслеформы и затекают в уши, пронизывая барабанные перепонки, жаля в рецепторы.
«Фу-ты, блядь, да что за…», - Игорь с отвращением осознал, что всю минуту, что прошла с момента окончания разговора, бессмысленно улыбался в пепельницу.
Стереть улыбку с лица – дело двух секунд.
Харламов выглядывал в правильной формы четырехугольник в слабой надежде на свет. Заранее зная о крахе, он прятал за воротником свитера рвущийся наружу хрип и только мелко и часто сглатывал.
Олег перешел на повышенные тона, но Артур не спешил идти на уступки, и Харламова даже посетила мысль облегчить коллеге жизнь, объяснив, что контракт ему не прервать в любом случае, даже если известие о приближающемся к Детройту метеорите завтра облетит все новостные службы вселенной, но порыв ветра, чуть не загасивший и так еле тлеющий ошметок табачной промышленности, так уютно устроившийся между сомкнутых харламовских губ, словно попросил его не вмешиваться и оставить все, как есть.
«Пустить по течению и следить за развитием».
Игорь прекрасно знал, что если сейчас отпустить контроль с ручника, процесс примет необратимые формы и потом никто не вспомнит даже, с чего все началось. («Или с кого»). В коридоре раздался смех, и Игорю вспомнился эпизод из давно забытого фильма, в котором девушка наступает на ржавый гвоздь, протыкая лодыжку, и мышцы разом свело, словно от фантомной боли, как обычно бывает, когда человек думает о подобных ранах.
Человек, послуживший источником смеха, разрушающего оболочку игоревого спокойствия, вошел в помещение, даже не заметив, что в ту же секунду в воздухе запахло эфиром, а звуки и цвета сделались на порядок приглушеннее.
Тимур уже стоял совсем близко к Игорю, и тот мог чувствовать его биоритмы почти также четко, как свои, когда звонок телефона прорезал офисный монотонный гул своим резким полифоном.
Когда Игорь понял, чей голос на втором конце импровизированного провода, который связывал Тимура с невидимым собеседником, он резко рванул руку, в которой Тимур держал телефон, вниз. Оба сумели различить обрывок фразы, донесшийся перед тем, как послышались три метричных гудка.
«…это только начало, и вы оба об этом прекрасно знаете».
- Брось, она тебе нахуй не нужна.
Тимур улыбался очень приветливо.
Игорю хотелось сблевать от искренности этой улыбки.
- Не нужна, еще бы. Это же твоя женщина. Да?
Тимур протянул руку и сгреб Харламова за шею тем непринужденным жестом, которым умудренный опытом дрессировщик подначивает прочно и крепко выдрессированного зверя на трюк.
Возможно, впервые за свои почти двадцать восемь, Харламов пожалел, что не умеет распоряжаться временем. Он бездарно упустил момент, и выбор между тем, какой провод перерезать – красный или зеленый – был бессмысленен. Только самые близкие знали о его дальтонизме.
--------------
То ли серебро, то ли ошметки пластмассовых частей тела высвечивались какими-то неясными кластерами, и круги каких-то совсем уж запредельных цветов просто-таки выворачивали веки наружу.
Собака неслась с такой скоростью, что сопротивляться было тупо. Можно было, конечно, повернуться к ней спиной, но что-то держало на месте, и тело, словно залипнувшее в прозрачном пластике, словно заламинированное на февральском морозе, затекло и разом обмякло в предвкушении следующей секунды.
Раз. Два.
Тимур громко выдохнул и вскочил прямо на сидении, распахнув глаза и схватив ртом воздух.
Бешено вращались белки, выделяясь в темноте салона Мазды как молочные карамели в горячем шоколаде, и если бы очень захотелось, то можно было напрячь слух и расслышать, как неистово колотилось сердце о внутреннюю сторону ребер, срастаясь с каждым из них в каком-то первобытном ошалелом танце.
Но никто не стал прислушиваться, было не до того. За окном замелькали флажки, лента оцепления, сирены и красная жестяная мощь пожарной машины наплывала со стороны водительского места все увереннее. Они медленно минули место недавнего ДТП, и Тимуру вдруг подумалось, что сочетание красного и синего цветов, которым светилась ментовская мигалка, было настолько безвкусным, насколько это мог выдумать только изобретательный ментовской мозг.
- Тебе что, кошмар приснился? Ну ты, Батрутдинов, конечно, давишь на массу… хоть вообще на пассажирское тебя не сади – влет выключаешься…
Тимур потянул руку назад, нащупав в промежности между сидениями бутылку Колы, совсем махонькую, даже не поллитровую, и теперь сидел в раздумьях, чем бы половчее откупорить. Выбор между зажигалкой («Танька подарила, жалко поцарапать») и ключами («Кажется, в сумке остались, а сумка на заднем, лень лезть») оказался каким-то чересчур сложным, но, в то же время, бессмысленным, потому что его размышления прервали бесцеремонно, словно выхватив у ребенка конфету, не посчитав нужным разъяснить ничего о вреде кариеса.
- Ага, щаз, положи на место, я, когда покупала, у тебя спросила, а ты что ответил? Вот, теперь нефиг лакать мою Колу, господи, да вас как одна мать родила, он тоже вечно отказывается от воды, а потом мою пьет…, - Юлька сосредоточенно всматривалась в воздух над шоссе, выкраивая секунду для начала перестройки и попутно выгадывая, успеет ли до красного, и на ее лице читалась смутная тревога и почему-то веселость, и не совсем ясно было, как они смешались.
- Мы успеваем? – Тимур предпочитал делать вид, что не расслышал, так и не выпуская бутылочку из рук. В его ладони она казалась тарой лилипутов, в то время, как в Юлькиной ладошке вполне могла сойти за полноценную бутыль газировки. Он надеялся выпить незаметно, когда она в очередной раз отвлечется на дорогу.
Она напугала его, заявив «Я уже вижу, Батрутдинов, что ты намылился-таки выпить мою воду, когда я отвлекусь на дорогу, но не надейся, не на ту нарвался, приучил он тебя, конечно, никак не сладишь…», и Тимур сглотнул и отшвырнул бутылку подальше от греха, на заднее, а сам скрестил руки на груди.
- Не нужно было в тот последний бутик заезжать, да?
Тимур сменил тему, но не был уверен ни в чем, потому что собственная машина внезапно показалась просто еще одним из ее инструментов, и слюна стала соленой.
«Где же ты шляешься, мудила, ты видишь, чем я вынужден заниматься в твое вечное отсутствие?».
В голове прозвучал хриплый смешок, и Тимур поежился, пытаясь не скрести пальцами по джинсам и не двинуть локтем по двери.
- Ничего страшного, Якут подождет, тренчи Ферре не каждый день ему дарят, согласись, у меня и то вон… - Юлька кивнула куда-то в сторону Выхино, словно намекая, что ее плащ где-то там, - старый Вьютон истрепался, а за новым все не выберусь, хожу в позапрошлогоднем Хилфигере, как незнамо кто.
Острый профиль четко выделялся на фоне сургучового блестящего дверного стекла, и Тимур решил просто закрыть глаза, чтобы не поддаваться.
«Не ведись, не ведись. Еще чуть, мы уже близко, уже скоро».
Он открыл глаза одновременно с тем, как ее голос прорезал разделявшие их полметра.
- Не бери, будь мужчиной. Что ты позволяешь ему так вести себя с собой? Пусть звонит, на месте встретитесь.
Тимур на секунду оторопел, но отвечать на странный выпад не стал, просто вытащил аппарат из кармана и нажал на кнопку приема вызова.
--------------
…
Машка егозила, дергала Павла за рукав, звала Таша фотографироваться, вертела в руках коваленковское запястье, разглядывая Картье, все время кому-то улыбалась, висла у Якута на шее, заполняла своим присутствием все пространство.
Игорь очень хотел есть, в последнее время он практически всегда хотел есть, но Якут просил подождать, пока соберутся все, и от этого хотелось уже не есть, а наподдать хорошенько по светящейся якутовой роже. Вместо того, чтобы глотать мясо, Игорь разжевывал облака дыма, переваривая никотиновый запах, и ему было тошно от толпы.
Их не было, они опаздывали уже больше, чем на сорок минут, и все делали вид, что так и нужно, никто не заострял внимания на этом, ни словом не обмолвившись о том, что главный по опозданиям, в принципе, уже здесь, а его даме и соратнику давно пристало бы осиять своим видом собравшихся, и где-то внутренне Игорь был всем страшно благодарен, потому что понимал, что произнесения вслух их имен не выдержал бы.
Игоря раздавило как-то незаметно для него самого. Вот секунда, он идет по направлению к настольному футболу, там Паша с Арменом и Гургеном, что-то орут и ржут. Вот следующая, он поднимает руку, чтобы отодвинуть штору. Еще одна, он делает шаг, и стекла очков преломляют невесть откуда взявшийся свет псевдософита.
А в следующую он понял, что пропал.
Из него выкачали воздух и сразу же стало ясно, что все. И больше некуда. И незачем.
Небо просто рухнуло сверху: на плечи, бесстыдно, не спросившись и не предупредив. Улыбаясь на инерции, он толкнул кого-то в плечо и не заметил. И Пашиного крика не слышал, видел только, что ему машут, показывая жестами, чтобы он шел к ним.
Просто раздавило. Ушла злость, обида, вакуум был таким теплым – вата, смешанная с нагретым воздухом. И стало ясно, что сегодня все и выяснится. И одновременно с этим стало ясно, что ему это больше не нужно и не интересно, что там на самом деле.
Пусть они хоть во всеуслышание объявят.
Игорь улыбался на синхроне, как улыбаются нарисованными ртами пластмассовые клоуны на полках детских магазинов.
Игорю было тепло и пусто. И все равно. Теперь все равно.
…
Якут дипломатично промолчал про полтора часа, сразу же кинувшись обоим на шеи, с восторгом вопил, вытягивая из пакета лоскут черной ткани.
Ему и правда не так часто дарили тренчи Ферре.
Тимур подошел сразу же, как только поздравил именинника, Юлька следом. Игорь чувствовал на себе их руки, на спине, везде, чувствовал их голоса. И растягивал рот в улыбке. Ни слова про опоздание, ни слова про то, где они были.
- Тебе как подарок, молодцы мы?
- Игорь, ты ел?
- Гар, ну что там с Союзмультфильмом?
- Эй, а чо ты Каменских не привел, обещал же?
- Игорь, а ты давно приехал?
- Эу, а где Воля, а Егор пришел?
В два голоса они пытались войти в резонанс с его сознанием, стоя по обе руки, но не могли и очевидно понимали это. По крайней мере, один из них понимал, но продолжал бомбардировать вопросами.
«Не отпускай, не отпускай, не отпускай».
В голове заело и крутило одно и то же слово, репит, который нельзя отключить, вытащив розетку из блока питания, к горлу подкатывало, и вдруг стали ощутимы дужки на висках, как два раскаленных тавра, они впивались и жгли невыносимо, голоса, чужие, чужие, родные, тише, громче, и тошнота, и снова голоса, обрывки, не отпускай, ее волосы, рука на плече, Пашин крик, не отпускай, репит, репит, репит.
--------------
- А я давно все поняла… а вы меня все дурочкой, да? – Она вцепилась когтями в шею и дышала в самое ухо, так, что ему пришлось довольно сильно нагнуться, выплевывала по слову, но они выходили жарким потоком лавы, вплетаясь Тимуру сразу и бескомпромиссно в самый мозг, - Считаете, да? Я знаю, вы думаете, никто ничего не замечает, и если вам не говорят вслух, то вам кажется, что ничего не заметно, да?
Лихорадочное нашептывание уже начинало походить на мантру, и Тимуру казалось, что вот-вот она выпустит его из цепких, слишком тесных объятий и впадет в экстатический транс, но она все продолжала выливать свою невыносимо жгущую лаву прямиком, неопосредованно в его сознание.
- Я знаю, что вы думаете, я знаю вас обоих лучше, чем вы можете себе представить, да мне и не нужно, на самом деле, не нужно, я вижу все и так, вы даже не пытаетесь скрыть, и он… знаешь, он даже никогда не старался хоть как-то завуалировать, вы просто жили так, как вам нравилось, а я больше не могу, не могу… - Шепот временами начинал напоминать скулеж щенка, впервые оставленного одного дома, а временами походил на звуки, издаваемые весталками во время церемоний жертвоприношений в храме, но не прекращался ни на секунду, - И теперь ты все знаешь, но уже поздно, и некуда отступать, нет пути назад, понимаешь, нет, уже как раньше не будет, он не простит, понимаешь, он даже тебе не простит этого, потому что он забыл, он допустил одну ошибку, всего одну маленькую, малюсенькую ошибку, я не вещь, понимаешь, он перепутал, я живая, я не игрушка, а он думал все это время, что я кукла, наверное, а я оказалась человеком, представляешь, какой это будет для него шок, и даже тебе он не простит, даже тебе…
Тимур повел спиной в рефлекторном высвобождающем жесте, но не тут-то было, хватка лишь усилилась, и коготки впились еще сильнее, и это было даже больнее, чем Людины каблуки по спине.
Потому что Тимур слышал каждое слово и понимал. Теперь понимал.
К чему. Зачем.
Не понимал только, как могло так выйти. Так, как она и хотела.
- И ты себе никогда не простишь, потому что знаю, кто он тебе. И кто ты ему. А вы глупцы, если считали окружающих слепыми. Но мне уже не жаль. Больше не жаль, хотя раньше было, и я все ждала, когда же он очнется и сделает что-то, или скажет, но он молчал и жил. Своей жизнью. Вашей. А теперь уже поздно, да, Тимур?
--------------
Машка шепчет что-то, скороговоркой, глотая слова.
Тимур пытается вслушаться, и не может.
Никто уже никого не замечает, и даже Воля не сделал бы им замечания.
Одна рука у нее на талии, вторая на шее. Ее лица не видно, и волосами она прикрывает половину тимурового, диван слишком мягкий, вдвоем они проваливаются все глубже, и Тимур никак не может понять, это все виски или действительно наполнитель так сильно продавлен, и нет сил соображать. Маша продолжает шептать, и Тимур различает только отдельные слова.
«Пластинина… показ… за кулисами… модели… промоутер… представляешь, а она… и только Паша… да, а потом Ирка Понарошку…».
Игорь вышел из соседнего зала и двигался по курсу к веранде, пока не увидел.
Их.
Остановился.
И улыбнулся.
Тимур увидел. Что Игорь увидел.
Ничего не понявшая Машка крутила головой в поисках новой жертвы, которой можно было бы рассказать про казус, случившийся на последнем показе.
«Неужели не пьян, если такую скорость развил?».
Догнать удалось только на стоянке.
И потом лишь стоп-кадры. Ни окраски, ни звука, ни живой души вокруг.
И их тоже там не было.
Тимур мог бы поклясться, что все это приснилось ему, по пьяни, когда он уснул прямо на том же диване, с Машкой на руках.
Со всей силы толкнуть его на капот.
Он потерял равновесие.
Обернулся.
«Не может быть».
Смотрит.
Наклоняет голову.
- Зачем?
Не смотрит в лицо, голова опущена.
- Ты блядь, Тимур.
Съежился, ожидая удара, но вместо этого к нему протягивают руку, сжимают за шею, притягивают к себе, близко, как только возможно.
В самое ухо, четко, по слогам:
- Нет. Ты же знаешь.
Шаг в пропасть. И оба уже поняли, что второго шанса больше не будет. Никогда.
Тимур столько раз проматывал в голове варианты, каждый раз не веря до конца, что сбудется, и теперь в гортани не было ни слов, ни воздуха. Ни поцелуев, ни слюны, ни хрипа.
Просто хотелось стать им.
Навечно.
Через секунду углекислый газ смешался с атмосферой.
- Я. Всегда. Хотел. Быть. Рядом. Сам. Будешь со мной?
Больше ни слова.
Их никто не услышал.
А луна никому не рассказала.