прости меня, Аксель Голифакс, хотя ты миня не читаешь, все равно прости, что сперла копирайт на пост, не смогла удержаться)

децтво. квинтэссенция всего самого светлого из децкой лит-ры.
драгунский и его вечные "денискины рассказы",
лучше и искреннее которых ничего так и не написали.
фраза "и я сразу стал ее любить" здесь.
СЕСТРА МОЯ КСЕНИЯ
Один раз был обыкновенный день. Я пришел из школы, поел и влез на
подоконник. Мне давно уже хотелось посидеть у окна, поглядеть на прохожих
и самому ничего не делать. А сейчас для этого был подходящий момент. И я
сел на подоконник и принялся ничего не делать. В эту же минуту в комнату
влетел папа.
Он сказал:
- Скучаешь?
Я ответил:
- Да нет... Так... А когда же наконец мама приедет? Нету уже целых
десять дней!
Папа сказал:
- Держись за окно! Покрепче держись, а то сейчас полетишь вверх
тормашками.
Я на всякий случай уцепился за оконную ручку и сказал:
- А в чем дело?
Он отступил на шаг, вынул из кармана какую-то бумажку, помахал ею
издалека и объявил:
- Через час мама приезжает! Вот телеграмма! Я прямо с работы прибежал,
чтобы тебе сказать! Обедать не будем, пообедаем все вместе, я побегу ее
встречать, а ты прибери комнату и дожидайся нас! Договорились?
Я мигом соскочил с окна:
- Конечно, договорились! Урра! Беги, папа, пулей, а я приберусь! Минута
- и готово! Наведу шик и блеск! Беги, не теряй времени, вези поскорее
маму!
Папа метнулся к дверям. А я стал работать. У меня начался аврал, как на
океанском корабле. Аврал - это большая приборка, а тут как раз стихия
улеглась, на волнах тишина, - называется штиль, а мы, матросы, делаем свое
дело.
- Раз, два! Ширк-шарк! Стулья по местам! Смирно стоять! Веник-совок!
Подметать - живо! Товарищ пол, что это за вид? Блестеть! Сейчас же! Так!
Обед! Слушай мою команду! На плиту, справа по одному "повзводно", кастрюля
за сковородкой - становись! Раз-два! Запевай:
Папа только спичкой
чирк!
И огонь сейчас же
фырк!
Продолжайте разогреваться! Вот. Вот какой я молодец! Помощник!
Гордиться нужно таким ребенком! Я когда вырасту, знаете кем буду? Я буду -
ого! Я буду даже ого-го! Огогугаго! Вот кем я буду!
И я так долго играл и выхвалялся напропалую, чтобы не скучно было ждать
маму с папой. И в конце концов дверь распахнулась, и в нее снова влетел
папа! Он уже вернулся и был весь взбудораженный, шляпа на затылке! И он
один изображал целый духовой оркестр, и дирижера этого оркестра заодно.
Папа размахивал руками.
- Дзум-дзум! - выкрикивал папа, и я понял, что это бьют огромные
турецкие барабаны в честь маминого приезда. - Пыйхь-пыйхь! - поддавали
жару медные тарелки.
Дальше началась уже какая-то кошачья музыка. Закричал сводный хор в
составе ста человек. Папа пел за всю эту сотню, но так как дверь за папой
была открыта, я выбежал в коридор, чтобы встретить маму.
Она стояла возле вешалки с каким-то свертком на руках. Когда она меня
увидела, она мне ласково улыбнулась и тихо сказала:
- Здравствуй, мой мальчик! Как ты тут поживал без меня?
Я сказал:
- Я скучал без тебя.
Мама сказала:
- А я тебе сюрприз привезла!
Я сказал:
- Самолет?
Мама сказала:
- Посмотри-ка!
Мы говорили с ней очень тихо. Мама протянула мне сверток. Я взял его.
- Что это, мама? - спросил я.
- Это твоя сестренка Ксения, - все так же тихо сказала мама.
Я молчал.
Тогда мама отвернула кружевную простынку, и я увидел лицо моей сестры.
Оно было маленькое, и на нем ничего не было видно. Я держал ее на руках
изо всех сил.
- Дзум-бум-трум, - неожиданно появился из комнаты папа рядом со мной.
Его оркестр все еще гремел.
- Внимание, - сказал папа дикторским голосом, - мальчику Дениске
вручается сестренка Ксения. Длина от пяток до головы пятьдесят
сантиметров, от головы до пяток - пятьдесят пять! Чистый вес три кило
двести пятьдесят граммов, не считая тары.
Он сел передо мной на корточки и подставил руки под мои, наверно,
боялся, что я уроню Ксению. Он спросил у мамы своим нормальным голосом:
- А на кого она похожа?
- На тебя, - сказала мама.
- А вот и нет! - воскликнул папа. - Она в своей косыночке очень
смахивает на симпатичную народную артистку республики
Корчагину-Александровскую, которую я очень любил в молодости. Вообще я
заметил, что маленькие детки в первые дни своей жизни все бывают очень
похожи на прославленную Корчагину-Александровскую. Особенно похож носик.
Носик прямо бросается в глаза.
Я все стоял со своей сестрою Ксенией на руках, как дурень с писаной
торбой, и улыбался.
Мама сказала с тревогой:
- Осторожно, умоляю, Денис, не урони.
Я сказал:
- Ты что, мама? Не беспокойся! Я целый детский велосипед выжимаю одной
левой, неужели же я уроню такую чепуху?
А папа сказал:
- Вечером купать будем! Готовься!
Он взял у меня сверток, в котором была Ксенька, и пошел. Я пошел за
ним, а за мной мама. Мы положили Ксеньку в выдвинутый ящик от комода, и
она там лежала спокойно.
Папа сказал:
- Это пока, на одну ночь. А завтра я куплю ей кроватку, и она будет
спать в кроватке. А ты, Денис, следи за ключами, как бы кто не запер твою
сестренку в комоде. Будем потом искать, куда подевалась...
И мы сели обедать. Я каждую минуту вскакивал и смотрел на Ксеньку. Она
все время спала. Я удивлялся и трогал пальцем ее щеку. Щека была мягкая,
как сметана. Теперь, когда я рассмотрел ее внимательно, я увидел, что у
нее длинные темные ресницы...
И вечером мы стали ее купать. Мы поставили на папин стол ванночку с
пробкой и наносили целую толпу кастрюлек, наполненных холодной и горячей
водой, а Ксения лежала в своем комоде и ожидала купания. Она, видно,
волновалась, потому что она скрипела, как дверь, а папа, наоборот, все
'время поддерживал ее настроение, чтобы она не очень боялась. Папа ходил
туда-сюда с водой и простынками, он снял с себя пиджак, засучил рукава и
льстиво покрикивал на всю квартиру:
- А кто у нас лучше всех плавает? Кто лучше всех окунается и ныряет?
Кто лучше всех пузыри пускает?
А у Ксеньки такое было лицо, что это она лучше всех окунается и ныряет,
- действовала папина лесть. Но когда стали купать, у нее такой сделался
испуганный вид, что вот, люди добрые, смотрите: родные отец и мать сейчас
утопят дочку, и она пяткой поискала и нашла дно, оперлась и только тогда
немного успокоилась, лицо стало чуть поровней, не такое несчастное, и она
позволила себя поливать, но все-таки еще сомневалась, вдруг папа даст ей
захлебнуться... И я тут вовремя подсунулся под мамин локоть и дал Ксеньке
свой палец и, видно, угадал, сделал, что надо было, она за мой палец
схватилась и совсем успокоилась. Так крепко и отчаянно ухватилась девчонка
за мой палец, просто как утопающий за соломинку. И мне стало ее жалко от
этого, что она именно за меня держится, держится изо всех сил своими
воробьиными пальчиками, и по этим пальцам чувствуется ясно, что это она
мне одному доверяет свою драгоценную жизнь и что, честно говоря, все это
купание для нее мука, и ужас, и риск, и угроза, и надо спасаться:
держаться за палец старшего, сильного и смелого брата. И когда я обо всем
этом догадался, когда я понял наконец, как ей трудно, бедняге, и страшно,
я сразу стал ее любить.